Местность Пеженьга — «Вопрос о раскулачивании, — рассказывала Игнатьевская Серафима Гавриловна, — решили на комбеде. Нас туда не пустили». Раскулаченного Игнатьевского Василия Андреевича с семьей выгнали из дома. «Он сидел у нас на крыльце, — вспоминает Серафима Гавриловна, — и у других соседей. Просился на ночлег, но никто его не пустил. Боялись, что привлекут за помощь кулаку».

В деревне Средней, подверглись раскулачиванию хозяйства Васендина Виктора, Дербина Павла и его сына Алексея. В деревне Маслове — Седунова Алексея и др.

В деревне Слободка: 1) Братья Алексей и Александр Валюхины раскулачены за то, что владели мельницей. 2) Подосенов Илья Осипович не был сослан, но выгнан из дома председателем сельсовета Соломатовым. 3) Сын И. О. Подосенова — Иван Ильич — был выслан с семьей. Интересно, что в колонии, где он находился, нашелся человек, который написал кассационное заявление от его имени во ВЦИК СССР. В 1935 году Подосеновых по этому заявлению освободили. И.И.Подосенов вернулся домой. Но из имущества его ничего не сохранилось. Возвратили только дом. 4) О следующей жертве борьбы с кулачеством рассказала Елизавета Леонидовна Соболева: «Хозяйство наше считалось зажиточным — лошадь и четыре коровы. Но нас не окулачивали, только все имущество описали и отобрали. Остались стол и стулья о трех ногах. Лошадь отобрали, и хлеб по твердому заданию* («Твердые задания» по поставкам сельхозпродукции государству — одна из форм раскулачивания. Реализовывалась на основании постановления СНК СССР от 7 октября 1929 г. «О контрактации продуктов сельского хозяйства» и постановления ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 г. «Об изменении ст. 29 Положения о едином сельскохозяйственном налоге». — Ред.) я возила на колхозной лошади в Усть-Шоношу. В Верховажье кулацкий хлеб не принимали» и дальше: «Когда Оле было девять месяцев (Ольга Савватиевна Подосенова 1932 года рождения проживала в деревне Таган), меня послали на лесозаготовки. Я не могла ее оставить. За это мне дали год принудиловки. Отработала полгода, остальное списали».

Муж Елизаветы Леонидовны, Савватий Иванович, в 1930 году тайком успел уехать в Ленинград, где жил его брат. Потом перебрался в Архангельск: «А когда вышло послабление, он вернулся домой и вступил в колхоз», — вспоминает Елизавета Леонидовна. Позднее Савватий Иванович погиб на фронте.

В Слободке были раскулачены также семья Непомилуевых, Томилов Константин и др.
Деревня Отводница. В ней имели твердое задание отец Л.А.Скорюковой, проживающий ныне в Сметанине и его дядя.

Деревня Кушиха: Был раскулачен Ширяевский Леонид. У Л.В.Бределева конфисковали весь хлеб и наложили твердое задание. Коров увел к себе на двор секретарь сельсовета Бречалов Дмитрий. Позднее твердое задание Л.В.Бределеву отменили, но корову Бречалов не отдал.
Дома и хозяйственные постройки, подвергшихся раскулачиванию, объявлялись собственностью сельского Совета. В дома пускались на жительство постоянно или временно бедняки. Другие постройки передавались колхозам. Движимое имущество распродавалось с торгов. Скот передавался в колхозы.

В очерках А.Ф.Лебедева имеется материал о событиях, произошедших в деревне Жуково Верховского сельсовета, который сильно потряс меня. Он называется «Трагедия деревни Жуково или легенда-быль о Поморке».

События, которые развертывались в деревне Жуково в 1930 году, жестокое и бесчеловечное насилие над многочисленным слоем самых трудолюбивых, энергичных и предприимчивых крестьян не могли, естественно, не вызвать сопротивления какой-то части этих людей. А попытки сопротивления вызывали ужесточение репрессий.

В этом плане характерен эпизод с крестьянами деревни Жуково, частично Отводницы и ближних к ним хуторов. Теперь по прошествии шести десятилетий те события — уже забытое прошлое, почти легенда. И подробности мало кто знает. Вспоминают при случае старожилы, что некая Поморка подвела под расстрел шестерых человек. Попытки узнать подробности этой истории с Поморкой тоже долго не давали результатов. Самый подробный рассказ о Поморке поведала 84-летняя Мария Степановна Бречалова, лично знавшая Поморку.

Родилась Мария Степановна в 1906 году в Морозове. В 1924 году в возрасте 18 лет она вышла замуж в деревню Бахмурово. К тому времени в соседнем Жукове уже жила в своей избе вдвоем с сыном Сергеем низенькая ростом женщина, Федосея Ивановна Лютикова, которую по имени называли только с глазу на глаз, а за глаза все звали «Поморкой».

В начале 1920-х годов она приехала в Жуково откуда-то с побережья Белого моря вместе с мужем, который был уроженцем Верховья. Но к тому времени, когда Мария Степановна с ней познакомилась, ее муж умер. Поморка была лет на двадцать старше Марии Степановны. Случилось так, что близкие отношения с Поморкой возникли у матери Марии Степановны. Дело в том, что обе эти женщины были глубоко религиозны. Поморка часто бывала в доме Бречаловых и две женщины много говорили о Боге, о людских грехах, о потустороннем мире. Иногда они вместе молились перед иконами.

По словам Марии Степановны, Поморка была абсолютно неграмотна, и скорее всего не состояла в партии. Тем не менее, в только что созданном колхозе Поморку избрали членом правления.

В тот раз Поморка проводила в Жукове деревенский сход, на котором напористо предлагала вступать в колхоз оставшимся единоличникам. Сейчас уже не установить, в какой форме выражался этот напор на единоличников, но из рассказа Марии Степановны следует, что Поморка на этом сходе, как и другие «активисты» попыталась «ломать через колено».

Сход проходил в доме Бречалова Павла Васильевича. Между Поморкой и участниками схода вспыхнул скандал, в ходе которого один из мужиков, а именно Горохов Василий Васильевич из деревни Отводница, схватил полено и, вроде бы, как говорит Мария Степановна, ударил Поморку. На этом инциденте сход оборвался. А вскоре в Жукове, на Отводнице, и на хуторах начались аресты. Мария Степановна в связи с этим сказала такую фразу: «Она припугнула всех, не любила, кто был против нее».

Перечень этих, «притянутых» Поморкой, то есть арестованных и вскоре осужденных крестьян, составляет тринадцать человек, из которых двое той зимой не находились дома, были на лесозаготовках в районе Коноши. Этот факт наводит на мысль, что крестьянам был приписан организованный заговор против советской власти.

Суд над заговорщиками происходил в Верховажье в здании, где ныне располагается СПТУ. Заседание суда продолжалось 12 дней. Поморки на суде не было. Она находилась в Чушевицах в больнице (непонятно только, где же суд допрашивал потерпевшую). Приговор оказался неслыханным для здешних мест и потряс весь район. Шестеро из тринадцати подсудимых были приговорены к расстрелу, а семеро к десяти годам лишения свободы (надо сказать, что из этих семи двое не вернулись из мест заключения — умерли в лагерях).

Приговоренных к смертной казни расстреляли на окраине города Вельска на «Глинищах». Осужденных привели туда под конвоем и приказали копать общую могилу. При этом жутком спектакле-трагедии присутствовали женщины из верховских деревень, старики и подростки. Присутствовала и Мария Степановна: «Нас разгоняли, — говорит она, — но мы возвращались снова и все видели, как стреляли, и как они упали».

Вот список расстрелянных: Бречалов Александр (отчество не установлено); Бречалов Феодосий (отчество не установлено; Горохов Василий Васильевич; Горохов Василий (отчество не установлено, отец Василия Васильевича); Бречалов Павел Васильевич.

Имя, отчество и фамилия шестого крестьянина в памяти Марии Степановны не сохранились, сохранился только зрительный образ.

Приговорены к 10 годам лишения свободы: Бречалова Мария Алексеевна; Бречалов Изосим Павлович; Бречалов Василий Васильевич; Бречалов Василий Федорович; Бречалов Александр Федорович; Бречалов Василий (отчество не установлено); Градов Павел Яковлевич.

Таким образом, задолго до печально знаменитого 1937 года, до «троек» НКВД и «особых совещаний», уже пускалась в ход машина репрессий против народа. После того, как были загублены жизни этих людей, несколько десятков детей лишились кормильцев и остались сиротами.
Когда заходит речь об этом событии, до сих пор в Верховье особая роль в разыгравшейся трагедии отводится Поморке — Феодосье Лютиковой. Она предстает главной виновницей всего происшедшего. Между тем вина Поморки и ее роль в событиях, несомненно, были скромнее. Феодосия Лютикова стала всего лишь орудием в руках более могущественных сил.
Поморка была крестьянкой из бедноты, овдовевшей в чужих краях, оставшейся без родных и близких и не сумевшей свести концы с концами в своем хозяйстве. Для такой вступление в колхоз оказалось единственным избавлением. Поэтому она и стала идейной и непреклонной сторонницей коллективизации. В сельском Совете ей давали серьезные и ответственные поручения, и это женщине, должно быть, льстило, подогревало проснувшееся самолюбие. По всему видно, что она с охотой бралась «ломать через колено» несогласных, тем более что все они были чужими людьми. Когда на «больную мозоль» проснувшегося самолюбия беднячки наступили, оскорбив действием, Поморка, конечно же, поспешила пожаловаться в сельский Совет, и там под наплывом обиды назвала и охарактеризовала в самых черных красках тех, кто выступал против вступления в колхоз. В этом, думается, вся ее вина. Все остальное сделали без нее. Происшедший инцидент показался очень выгодным и районным властям, так как сплошная коллективизация повсюду натыкалась на сопротивление середняков. Это сопротивление надо было подавить, сломать страхом. Что и было сделано. Поморка во время суда находилась в больнице. Неизвестно, какие чувства испытывала она, когда начала понимать, что ее жалоба имела столь неожиданные последствия. Но известие о приговоре, должно быть, потрясло ее как женщину и как христианку. Недаром же она, когда выписалась из больницы, прямо из Чушевиц, не появившись в своем доме, бросив свое немудреное хозяйство, скрылась неизвестно куда.

Надо сказать, что люди, пережившие те страшные события и сами ставшие жертвами политики советской власти, к моему величайшему удивлению, вовсе не осуждают «строителей коммунизма», а считают, что так было нужно.

В ходе работы я разговаривала с Горынцевой Иларией Васильевной, 1919 года рождения, ныне проживающей в селе Верховажье. В 1931 году ее семью раскулачили, а мать Шутову Домну Егоровну отправили в лагеря на 2 года. Вот что поведала мне Илария Васильевна: «Наша семья жила в деревне Дьяконовская Нижнекулойского сельсовета. Семья у нас была небольшая: мама, папа и я. Жили мы неплохо, но жили своим трудом. Трудились с утра до ночи. Мама очень хорошо шила (у нас была своя швейная машинка), вязала половики и вообще она была очень рукодельной, помогала людям в деревне, у нас все помогали друг другу. Папа работал в лесу на лесозаготовках. Дом у нас был добротный, изба всегда чистой и красивой, где все было сделано руками моей мамы, у нас даже были занавески на окнах (раньше в домах их не весили, также как не использовали и замки на избах). Люди, у которых совести не было, завидовали, и, может, поэтому нас раскулачили. Ведь раньше в нашем доме останавливались все начальники, которые приезжали к нам в деревню. Но я бы не сказала, что дом был большим, было две комнаты и маленькая прихожая. Земли у нас было мало, наемный труд мы не использовали, напротив, помогали другим с покосами. У нас было две лошади, три коровы, овцы, свиньи, молочных продуктов было много, поэтому помогали нуждающимся многодетным семьям. Когда нас раскулачили в 1931 году, мне было 12 лет. В тот день, когда увели маму, я была в школе, а когда пришла, ее уже увезли в тюрьму. Я так с ней и не увиделась, не видела ее два года. Папу тоже хотели арестовать, но мужики предупредили его, и он прямо из леса уехал в Архангельск. Вскоре и я уехала к нему. Но пока я оставалась в деревне, из дома тащили все, что могли, и тащили люди, с которыми мы жили бок о бок, и это было самое обидное. Дом наш разобрали на несколько частей, зимовку отдали председателю, верхнюю часть дома какой-то старухе, а пристройки также растащили, кто что смог унести. Мне нечего было кушать и негде жить, не оставили ничего, только старое платье, которое было на мне. Я уехала к отцу, там нанималась работать нянькой, сидела с детьми. С мамой связаться не было никакой возможности. После того как ее освободили, мы приехали в свою деревню. У мамы был шок: ничего не осталось, ни дома, ни скотины, ничего. Пришлось начинать жить заново. Хорошо, остались еще добрые люди, которые помогли нам чем могли. Родители вступили в колхоз, мне же сразу предложили вступить в комсомол. Я, не раздумывая, согласилась. Отправили на лесосплав. Там я потеряла здоровье, стали отказывать ноги. Позднее, когда это стало возможно, мы переехали в Верховажье. Здесь мама сошла с ума, она все время искала свои кружева, коврики, все время звала коров, собиралась гонить их на выпас. Мне было очень тяжело смотреть и признавать, что ей совсем плохо».

Сейчас Иларии Васильевне 79 лет, это маленькая, худая, потерявшая здоровье женщина. Она плакала, когда рассказывала все это, однако осуждения властей в ее речи я не услышала. Я искренне сочувствую ей в том, что сейчас она не может добиться реабилитации своей семьи. Ей нужно три свидетеля для суда, но за несколько лет, в течение которых дело лежит в суде, два свидетеля уже умерли и ей снова приходится искать очевидцев несчастья, обрушившегося на ее семью. Сейчас Илария Васильевна проживает в Верховажье вместе со своим младшим сыном, а старший живет отдельно, но здесь же, в Верховажье.

Из рассказа Иларии Васильевны, а также из того, что рассказывала мне моя бабушка, кулаков, как таковых, в нашем районе практически не было. Под эту статью подводили людей, которые умели и хотели работать, а указывали на этих работяг люди ленивые, завистливые, которые хотели жить за чужой счет.

Но были и честные, искренне жалевшие потерпевших. Именно они помогли многим семьям раскулаченных во время и после репрессий.

Выписки из документов, хранящихся в Верховажском районном архиве, о людях, раскулаченных по Раменскому сельсовету.

Из документа № 1

Список кулацких хозяйств по Раменскому сельсовету на 10 апреля 1930 года

1. Бузалов Николай Васильевич, деревня Костюнинская.

Окулачен за эксплуатацию чужого труда на маслозаводе около 10 лет. Перепродажа сельхозпродуктов, работу на какогом проводил до 1928 года. Спекулировал и другими предметами: например, осенью 1929 года продал Вахрушенскому заводу бревно за 40 рублей, а сам купил его за 10 рублей. Отношение к мероприятиям Советской власти — противное. Имеет братьев, которые его искусственно заставляли понижать хозяйство. Сам же пользуется наделом их земли.
   

2. Сальников Андрей Апимфович, деревня Марковская.

Окулачен за торговлю дома в селе Верховажье, в Сидоровой слободе и Вельске — перепродажу домов, за раздачу хлеба под проценты. Переработка на чужом заводе и получены за выгодный ему продукт деньги».

    По аналогичным причинам были раскулачены:

1)      Лютиков Иван Алексеевич, деревня Потуловская;

2)      Лютиков Евгений Алексеевич, деревня Потуловская;

3)      Болотников Василий Иванович, деревня Потуловская;

4)      Ивойловский Евгений Павлович, деревня Марковская;

5)      Изменский Александр Федорович, деревня Еломинская;

6)      Бекетов Петр Степанович, деревня Еломинская».

И многие другие. Семьи их были разогнаны, а имущество конфисковано. Некоторые из раскулаченных были отправлены в лагеря.

     Верховажский районный архив. Ф. 19. Оп. 1. Д. 7. Л. 21—22.
     Из документа № 2
     Сведения об имуществе П.С.Бекетова
     

«Имущество кулака Бекетова Петра Степановича. Раменского сельского совета, деревни Еломинская. РАСПРЯТАНО.

У Ивана Дмитриевича Житнухина деревни Боровины, у шурина — брата жены Бекетова — увезено и хранится:

- суконная шуба черная мужская;

- суконное женское пальто черное, полое, прежнее, подкладка кумашная;

- дроги на железном ходу;

- видимо, много женского платья, домотканых сарафанов.

В селе Верховажье у Шимовой (сторожихи школы). В 1930 году около масленицы привезено было 2 мешка имущества. Проверить, вероятно, все еще у них. О швейной машинке (ручной). В 1918 году Бекетов эту машинку взял под заклад у гражданки деревни Вакомино, у Алексеевны (так в документе. — Д. А.) и так потом не отдал. Забоясь описи, машинки ей ныне вернул. Выяснить — скрывает ли ее, или отдана действительно. Суд машинку оставил за Бекетовым.

Заявление кулаку Бекетову написал секретарь Раменского сельсовета Мухорин Алексей Тимофеевич, а переписал Мухорин Андрей — брат секретаря сельсовета. Оно разбиралось на РИКе 14 июля сего года. Гражданка деревни Малыгинской Мухорина Александра Иннокентьевна, уже после описи у Бекетова, унесла красный сарафан. Это было 6, 7 июля. Вероятно, есть еще кой чего.

Дурнева Анна.

Верховажская средняя общеобразовательная школа, 11 класс, с. Верховажъе
Научный руководитель — Полежаева Тамара Николаевна, учитель истории
Диплом III степени, 1998 год