Я ПОМНЮ - воспоминания ветеранов

Лейфман Мордух (Михаил) Абрамович

Published: 2010-01-28 21:26:46

Г.К. - В какую летную часть Вас направили?

1941 год.

М.Л. - На переформировке находился авиаполк с Ленфронта, который вскоре получил новый номер - 740-й ИАП ПВО под командованием майора Мальцева, и я был зачислен в этом полк, направляющийся на Северо-Западный Фронт. При отправке случилась трагедия. Майор Мальцев, боевой летчик с опытом Финской войны за плечами, с большей частью личного состава уже отбыл на фронт, а я улетал вместе с техниками и другими летчиками на ТБ-3, в который набилось человек тридцать только из нашего полка. Взлетели, и через небольшой промежуток времени отказал один из моторов, и, идя на вынужденную посадку прямо в поле, наш ТБ-3 врезался в землю и развалился на куски. Нас выжило в этой авиакатастрофе всего 12 человек. Мне повезло, что я лежал в хвостовой части на чехлах, и после удара об землю хвостовая часть встала вертикально.

Я, видно, от страха, что придется сгореть заживо, ударами ноги выбил кусок уже покореженной полуотвалившейся дюралевой обшивки, и просто выбросился с высоты двух с чем-то метров на землю из горящих обломков бомбардировщика, отделавшись только ушибами и легкими ожогами. С земли видели падение нашего самолета, быстро прибыли машины, которые отвезли выживших в госпиталь в Александров и туда приехал сам генерал Беляков. Для меня лично, самым неприятным в этой трагической истории явилось то, что моей матери, находящейся в эвакуации в Казахстане, в городе Чимкенте, прислали "похоронку" на мое имя, кто-то в штабной канцелярии зачислил всех, находящихся по списку в ТБ-3 в "погибшие", и горе моей матери , когда она получили извещение о гибели сына, было безграничным.

Еще в августе 1941 года мать написала запрос в штаб ВВС с просьбой сообщить сведения о судьбе сына- летчика, служившего до войны в Риге, на что получила ответ, что никаких сведений о сержанте Лейфмане на данный момент не имеется и я внесен в список "пропавших без вести". Потом я объявился, узнал, где мать находится в эвакуации, прислал ей письмо, и тут, сразу вслед за ним, пришла "похоронка"...

В 1943 году на меня послали еще одну "похоронку", у меня в полете отказал мотор, стал "чихать и захлебываться" и я сел на вынужденную, садился прямо "на брюхо", на пашню, шасси не выпускал, чтобы не скапотировать, и я здорово побился при посадке.

Меня подобрала своя пехота, и в свой полк я вернулся только через шесть дней после этого проишествия, а за это время начальник штаба Фатюшенко отправил матери извещение, что ее сын "не вернулся из боевого вылета"....

Но тогда, из Рязани я прибыл в свой полк в начале января 1942 года. Общий налет к тому времени у меня составлял 32 часа. У немцев, выпускник авиашколы имел налет 300 часов... Надо мной сразу взял шефство наш ас, политрук Алексей Годовиков, но через месяц он погиб и был посмертно удостоен звания Героя.

Г.К. - Попасть служить не во фронтовую авиацию, а в авиацию ПВО - в конце сорок первого года считалось неудачей?

М.Л. - Летчику в конце 1941 года просто получить назначение в любую действующую авиачасть считалось за великое счастье. Только в Рязанской школе дожидались дальнейшего распределения по действующим авиаполкам свыше тысячи человек, тут даже "не в очереди стояли", а просто уповали на случай, чтобы оказаться на фронте. Техники не было, на чем летать не было, а живых пилотов, кадровых, еще из приграничных округов, - хоть пруд пруди. Тем более немцы стояли у окраин Москвы и Ленинграда, так кто тогда смотрел, в полк ПВО или в обычную авиадивизию тебя направляют? Люди руками-ногами хватались за любой свой шанс оказаться в бою, воевать в небе, а где, как, в каком звании и качестве - это было делом третьим.

В конце войны разница между истребительными полками из воздушных армий и авиации ПВО чувствовалась очень сильно, но в начале войны...

Наш полк ИАП ПВО в 1942 году нес такие же потери, как и фронтовая авиация, и было несколько раз такое , что в полку оставалось меньше десяти летчиков и почти полностью отсутствовала матчасть. Когда я прибыл в полк, то из старого состава, например, в нем оставалось всего шесть летчиков.

Г.К. - Где воевал 740-й ИАП ПВО? В чем заключались задачи и функции полка?

М.Л. - Мы входили в состав 148-й истребительной авиадивизии ИАД ПВО, которой командовал генерал-майор авиации Король. Зона ответственности авиадивизии, так называемый Череповецко-Вологодский дивизионный район ПВО - тянулась на многие сотни километров, но задачей нашего 740-го полка было прикрытие Северной железной дороги, единственной транспортной нити, связывающей страну с Ладогой, с Ленинградом. По всей зоне ПВО были размещены зенитные батареи и посты ВНОС.

Полк большую часть времени базировался на аэродроме в Матурино, потом мы долго стояли в Тихвине, а в 1943 году, были периоды, что наш полк ИАП ПВО иногда размещался и вел свои боевые действия с Комендантского аэродрома, это в самом Ленинграде. Или бывало так - одна эскадрилья стоит в Матурино, другая - на аэродроме Володино или в Тихвине, или был еще аэродром, который назывался, кажется так - деревня "Большие Старухи". Каждый полк нашей 148-й ИАД имел свои задачи, прикрытие линий Вытегра, Грязовец, Кадуй, Охтома, и так далее, включая города Череповец и Вологду , но наш полк нес ответственность за участок Череповец- Бабаево - Тихвин и еще район станций по линии Заборья. Вроде сейчас ничего не спутал... Барражирование в зоне ответственности велось в одиночку, парами, и, иногда, даже тройками. Ориентировались по "компасу Кагановича" - линии железной дороги и по "ленте" текущих рек. Мне очень помогла штурманская подготовка, полученная в Рязани, "блудить" в поисках своего аэродрома ни разу не пришлось.

Кроме защиты ж/д от немецкой бомбардировочной и разведывательной авиации нашему полку нередко, с разрешения командования дивизии ПВО, поручалось сопровождать наши бомбардировщики за линию фронта. Для этого 1-я или 2-я эскадрилья иногда перебрасывались на прифронтовой аэродром, или , например, летали на сопровождение уже из освобожденного Тихвина или из Ленинграда.

А прикрытие Ладоги не входило в нашу основную задачу, там постоянно "работали" два истребительных полка из авиации КБФ и один армейский полк из ленинградского корпуса ПВО.

Г.К. - Матчасть 740-го ИАП ?

М.Л. - Сначала у нас были МИГ-3, потом из Мурманска поступили привезенные союзными морскими конвоями "лэнд- лизовские" истребители "Киттихауки", а позже "Томагавки". Оставшиеся МИГ-3 перегнали от нас в ПВО Москвы, поскольку они считались лучшими высотными истребителями. Но летом 1942 года в полку осталось только 12 самолетов и всех летчиков свели в одну эскадрилью, потом, осталось в строю всего семь самолетов и очень долго к нам не поступала новая техника. В Череповцах были свои дивизионные авиамастерские, так оттуда мы получали из ремонта свои "залатаные и заштопанные" истребители, поврежденные в боях.

Г.К. - Личный состав полка. Кто воевал в рядах 740-го ИАП?

Кем восполнялись потери?

М.Л. - Командиром пола был Мальцев, начальником штаба Фатюшенко. Кто был комиссаром в ИАПе - точно не помню фамилии, политрук был нелетающий.

1-й эскадрильей командовал капитан Леонид Горячко, кавалер ордена Ленина.

2-й эскадрильей командовал капитан Иван Николаевич Токарев, которого осенью сорок второго года перевели в ПВО Мурманска, на должность комполка. Токареву тогда было лет 35-36 , это был очень опытный, грамотный и смелый пилот. Короткое время эскадрильей командовал летчик по фамилии похожей на ... Анютин, , а может я что-то сейчас путаю. Летчиками полка были - Кухтиков, Серебров, Коля Денчик, Миша Горлов, Веселовский, Лазарев, Чумаков. Последний, кстати, прибыл в полк, в качестве неамнистированного заключенного, его перед самой войной за что-то посадили по "бытовой статье" и выпустили из лагеря на фронт летом 1942 года.

Люди в полку часто менялись, кто-то погибал, кого-то отправляли на повышение или переводили в другие полки, как, например, Токарева, Горячко или Веселовского.

При мне погибли Годовиков, Марков, Бондаренко, Сорокин, Макаров и еще много летчиков. Кухтиков как-то должен был лететь на сопровождение, так его упросил молодой летчик, только что прибывший в полк, полететь вместо него. Комэск согласился. В бою даже не заметили, как "молодого" сбили в первом же боевом вылете.

Некоторые летчики были ранены или покалечены во время "авиапроишествий" или разбились насмерть на вынужденной посадке.

Коля Денчик, мой близкий друг, из авиамастерских перегонял самолет, собранный из всяких "обломков" истребитель, который ремонтники "презентовали" полку к 7-му Ноября. Коля стал его облетывать на крутых виражах, так этот самолет в воздухе развалился, Денчика выбросило из кабины, но успел раскрыть парашют уже на малой высоте... Миша Горлов, невысокого роста, чернявый, похожий то ли на еврея, то ли на цыгана, в бою получил снаряд в радиатор, и садился последним, планировал с выпущенными щитками. В воздухе стоял дикий скрежет, облако белого пара над кабиной, и когда к нему подбежали и вытащили из кабины, то он уже был как "вареный рак"... Лазарева осудили в трибунале и отправили впехоту, в штрафбат. Он с ведомым шел на сопровождение девятки бомбардировщиков, потерял их в облаках, и когда немецкие истребители сожгли несколько бомберов, то Лазарева обвинили в том, что он сознательно проявил трусость и "спрятался в облаках". Лазарев был боевой, заслуженный и проверенный летчик, но стечение трагических обстоятельств предопределило его судьбу. В полк он больше к нам не вернулся.

Вот еще один интересный момент В середине сорок второго года в наш полк прибыли два летчика испанца, после окончания Гражданской войны в Испании, уехавшие в СССР. Один из них был Ладислао Дуартэ, ставший в конце войны командиром 144-го ИАПа ПВО . В 1943 году прибыл на пополнение еще один испанец, капитан Мануэль Хисберт.

Г.К. - Кого из техсостава помните?

М.Л. - Моим механиком был Евстратов, оружейником звена был Дробин, инженером полка по приборам и спецоборудованию был Муртищев, прибористом Сорокин.

Укладчиком парашютов был старшина Кроленко. Когда мы стояли в Тихвине, то часть техсостава забрали на пополнение в пехоту, и летчики сами, лично помогали техникам снаряжать, заправлять самолеты, заряжать вооружение. Мы постоянно делились с технарями едой. Их кормили фактически впроголодь, по "блокадной фронтовой норме", а летный состав все таки пытались подкормить как и положено - по 5-й (?) боевой летной фронтовой норме. На наших столах иногда была колбаса, масло, сыр, но до конца 1944 года мы не получали белого хлеба, про который некоторые сейчас пишут, мол, только "летунам" его и давали. В сорок втором втором году в общий котел с пшенкой или овсянкой высыпалась одна банка американской тушенки, и это считалось, что нас всех накормили положенным по летному пайку мясом.

Г.К. - Немцы бомбили аэродромы, на которых размещались эскадрильи полка?

М.Л. - Тихвин постоянно подвергался жестоким бомбардировкам, доставалось и станции, и аэродрому, который находился рядом с линией железной дороги. Станция была вообще разбита бомбежками до основания. Мы, летчики, потом ходили, и, сами, вместе с техсоставом, засыпали ямы на станции и на взлетной полосе.

Г.К. - "Наградные критерии" для летчиков полков ПВО и пилотов из обычных фронтовых ИАП как-то отличались?

М.Л. - Я не знаю, это уже "штабная кухня". По разговорам, сложилось мнение, что у нас было принято следующее - если летчик ПВО сбил лично три самолета или совершил таран, то его представляли в ордену Красного Знамени. Но в авиации ПВО у большинства летчиков личный боевой счет был небольшим, все зависело от места твоей службы, везения, мастерства и частоты столкновений с немецкими бомбардировщиками или разведчиками. Летчики из истребительных корпусов ПВО, скажем, Куйбышевской или Бакинской зоны обороны ПВО, после 1943 года немцев в небе, считай, что уже в глаза не видели, и поэтому оттуда многие стремились попасть на фронт, чтобы поучаствовать в боях, успеть отличиться, быть отмеченным.

Вылет на барражирование или на сопровождение не всегда считался боевым, но количество вылетов и так не влияло на представление к наградам.

У меня всего засчитано 126 боевых вылетов и только двадцать воздушных боев.

Ордена пилотам ПВО давали только за сбитые самолеты противника.

Первый орден Красной Звезды я получил за сбитый легкомоторный самолет "Шторьх", хотя уже имел к тому моменту три сбитых в группе. Один из них, "Юнкерс-88", мы на пару с Кухтиковым очень красиво завалили, до сих пор приятно вспомнить.

В начале 1945 года я сбил "Дорнье", который в конце войны считался как "раритет", и за него мне сразу вручили орден Отечественной Войны.

Интервью и лит.обработка:Г. Койфман