ежду убийством коммуниста А.И. Костюничева и первыми расстрелами, им, якобы, вызванными, прошло всего четыре дня. Пока решалась судьба тех, кого только подозревали в участии на покушение, расправились с людьми, которые не имели никакого отношения к данному делу. Для человеческой логики это совершенно невероятно, но революционная логика иная: подозреваемые в убийстве живы и продолжается над ними следствие, а невинные люди — заложники, произволом объявленные врагами, расстреляны на четвёртый день. Ещё несколько человек внесены в список следующими жертвами залога.

По поводу ареста заложников Святейший Патриарх Тихон в Послании Совету Народных Комиссаров писал: "Казнят не только тех, которые перед вами провинились, но и тех, которые даже перед вами заведомо ни в чём не виновны, а взяты лишь в качестве "заложников", этих несчастных убивают в отместку за преступления, совершённые лицами не только им не единомысленными, а часто вашими же сторонниками или близкими вам по убеждениям. Казнят епископов, священников, монахов и монахинь ни в чём невинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределённой "контрреволюционности". Бесчеловечная казнь отягчается для православных лишением последнего предсмертного утешения — напутствия Святыми Тайнами, а тела убитых не выдаются родственникам для христианского погребения..." [21, 252—253].

Цинизм слуг большевизма доходил до того, что если не было контрреволюционных выступлений, то их провоцировали. А в Кирилловском уезде было довольно спокойно по сравнению, скажем, с Москвой, Петроградом, Ярославлем и другими "горячими" регионами. Здесь не было ни казачьих восстаний, ни крупных помещиков, ни банкиров. Весь так называемый эксплуататорский класс исчислялся десятком-двумя предпринимателей мелкой и средней руки и купцов. И вот за провокационным выстрелом последовало постановление ревтрибунала: "Ответить на убийство коммуниста Андрея Костюничева красным террором, а именно: кроме наглых убийц и заговорщиков, подвергнуть расстрелу из числа 52 заложников, взятых Кирилловской ЧК по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией, более выдающихся активных контрреволюционеров, 37 человек расстреливать, на коих имеется особое постановление и список" [20, л. 72]. Список этот также подшит к судебному делу.

Заметка в кирилловской газете, посвящённая похоронам коммуниста Костюничева (1) и красному террору, заканчивалась словами: "За каждую голову честного борца будут снесены ваши головы тысячами" [22].

15 сентября 1918 г. Череповецким губернским карательным отрядом на рассвете были расстреляны епископ Кирилловский Варсонофий и игумения Ферапонтова монастыря Серафима.

Из воспоминаний Белоножковой Авдотьи Лонгиновны, видевшей расстрел (деревня Карботка Кирилловского района, запись 1985 г., рукопись): "Прибежал парень, говорит, что сидите, когда на солдатском огороде расстреливают? Все и побежали. Горушка Золотуха ступенечками. Все стоят, а те бегают и говорят: "Не плакать. Плакать не велели". Все мужчины, одна женщина. Игумения Серафима идёт, ног не подымает, волочёт без палочки. С палочкой бы полегче. В архиерея двенадцать раз стреляли, не могли попасть, всё стоял руки кверху. Один подбежал: "Опускай руки, а то — прикладом!" Молился. Как опустил, так и попали. Расстреляли шесть человек. <...> Помню одного, кто расстреливал, из деревни Константиновка, — Алексей Утышев, в тот день и погиб, потонул, страх взял. Озерцо бездонное. На Золотухе народу было много, никому не велели плакать. Игумения была в одежде, на уголочке красная буковка. Яму выкопали, закопали парами".

Послушница Ферапонтова монастыря Александра Арлакова (г. Белозерск, запись 1984 г., рукопись) в те дни была на сборе подаяний; когда вернулась, ей рассказали монахини, которые следовали за матушкой, — её келейница Мария и Александра Самойлова, письмоводительница: "Приехали люди на лошадях. Матушка перед этим поговела, причастилась, сидела за столом, ужинала. Они попросились к ней, сказали:

— Матушка, собирайтесь с нами.

— Зачем?

— Затем, что вы нужны в город Кириллов.

Она, конечно, расстроилась. Оделась, поехала с помощницами. Посадили одну, сказали взять с собой подушку. А на рассвете в половине шестого повели за город, пешком — на расстрел, за Обшару. Яма была уже приготовлена. Матушка прихрамывала, шла с палочкой. Поначалу печалилась, а епископ Варсонофий утешал:

— Ты не скорби, а радуйся. Это очень быстро пройдёт, не бойся, мы с тобой прямо в Царство Небесное пойдём".

Из рассказа протоиерея Валентина Парамонова (г. Москва, запись 1993 г., рукопись): "Игумении попали в лицо, размозжило голову. В епископа Варсонофия, пока он стоял с воздетыми кверху руками, не могли попасть. Он за всех читал молитвы на исход души. Ему кричали, чтобы опустил руки, били прикладом. Когда дочитал молитвы, сказал: "Теперь стреляйте". Двенадцатым выстрелом его убили". Близким не дали похоронить убитых, их закопали в общую яму. Над телами расстрелянных надругались, положив по двое: на бедного клали богатого, а тело епископа Варсонофия положили на тело матушки Серафимы.

В течение двух лет православные испрашивали разрешения перезахоронить тела убитых, но так его и не добились. Сохранилось письмо, составленное одним священником на имя главного вдохновителя красного террора. Читая эти строки, видишь, до какой крайности унижения было доведено духовенство уже к 1920 г. Приводим его полностью:

"Дорогой наш товарищ, друг народа, Владимир Ильич!

Надежда на Вашу безграничную доброту и справедливость даёт мне смелость, по заповеди Христа "просите и дастся вам", утруждать Вас всепочтительнейшею просьбою.

В 1918 г. в сентябре были преданы расстрелу в г. Кириллове Череповецкой губернии епископ Варсонофий, Ферапонтова монастыря игумения Серафима и с ними пять человек мирских лиц. Они лишены были погребения по обряду православной христианской Церкви и лежат до сих пор в общей могиле, вдали от кладбища, неотпетыми. От лица монашествующих, духовенства и граждан г. Кириллова, почитавших своего архиерея — отца Варсонофия, я осмеливаюсь Вас почтительнейше просить, хотя в виде "амнистии" дать разрешение нам останки этих жертв предать земле по православному христианскому обряду с переносом на свои кладбища. Признаюсь, местными властями было дано монахам Кирилловского монастыря 2—3 часа для перенесения тела епископа в монастырь, но последние что могли сделать в такой короткий срок?!

Будьте любезны и добры, дорогой наш правитель Владимир Ильич, разрешите отдать нам свой последний долг своему епископу и иже с ним. 1920 года 17 октября. Ваш покорный проситель и слуга Ковжской церкви Череповецкой губернии и уезда. И. д. благочинного, священник Алексей Колкачский" [23].

На полях письма, кроме штампов делопроизводства, пометы и резолюции: "Т. Галкину", "Почему не могли перенести?", "Запросить Череповецкий губисполком обо всех обстоятельствах дела. Есть ли намерение у Кириллова (неразборчиво) в перенесении (далее неразборчиво)". Внизу листа штамп редакции "Революция и Церковь", куда было направлено письмо для публикации и осмеяния.

Просьба православных удовлетворена не была, позже на месте расстрела и погребения построили свинарник, который стоит там и до сей поры. (Снесён в 2002 г. – прим. ред.)

Свидетелями происшедшего оказались реставраторы древнерусской живописи, члены северной экспедиции, направленной в Белозерье. Из письма А.И. Анисимова И.Э. Грабарю от 4 (17) сентября 1918 г.: "В эту субботу был арестован епископ Варсонофий в момент возвращения со мною в экипаже из Гориц. На рассвете следующего дня он был выведен с игуменией Ферапонтова монастыря, двумя горожанами и двумя крестьянами в поле и расстрелян. Расстрел произвели присланные из Череповца красноармейцы. Стреляли в спину. <…> Это убийство было неожиданным не только для населения, но и для местного совдепа, члены коего говорят, что не они виновны в этой смерти и что последняя легла на них тяжестью. За те недели две, что я здесь, я не замечал со стороны Варсонофия какого-либо вмешательства в политику: он занят был только церковными делами, хозяйством монастыря и был всегда прост, ровен и внимателен к запросам и требованиям местного совдепа. Уже две ночи подряд последний даёт разрешение на вырытие тела епископа, игумении и остальных убитых из ямы, куда они были брошены, и две ночи подряд являются череповецкие красноармейцы и, отменяя разрешение совдепа своими силами, заставляют вновь закапывать трупы. Оба великих монастыря являются сейчас лишёнными какой-либо власти и руководящего заведывания, что не может не тревожить меня в крайней степени" [24, 94].

Об общей атмосфере тех дней в уезде у членов северной экспедиции сложились самые мрачные впечатления: "Жизнь здесь, и раньше невесёлая, превратилась в какой-то кошмар: чувствуешь себя запертым в тесный зловонный зверинец, где принуждён испытывать все ужасы соседства с существами, коим нет имени" [24, 94].

Через несколько дней А.И. Анисимов написал И.Э. Грабарю о положении в Горицком монастыре: "На днях я снова был в Горицах и застал там великую панику. Несколько человек собрали три окрестных деревни и предложили им подписаться под постановлением, что монастырь надо очистить от монахинь, заселить "беднейшими" и прочее в том же роде. Монахини бросились в город, в "исполком". Им ответили, что местный совдеп ничего подобного не затевает, но что если они волнуются, то, во 1-х, совдеп сделает по этому делу особое совещание и постарается защитить их, а во 2-х, пусть они обратятся к моей защите. Из этого Вы можете усмотреть, как понимает мои полномочия здешний совдеп, но для меня-то этого очень мало. Необходимо, чтобы коллегия или прислала сейчас же сюда особое лицо с особыми полномочиями для охраны зданий и имущества таких монастырей, как Кирилло-Белозерский, Ферапонтовский и Горицкий, а то и всех церквей этого края, или чтобы она на это время вручила такие полномочия мне" [24, 94—95]. Но таких полномочий Александр Иванович не получил, как не получило их никакое иное лицо.

Позже А.И. Анисимов и сам попал в число страдальцев, он был арестован органами НКВД и отправлен на Соловки, где в 1937 г. его расстреляли. Всего полтора года владыка Варсонофий (в миру Василий Павлович Лебедев) был настоятелем Кирилло-Белозерского монастыря и одновременно викарием Новгородской епархии, но успел завоевать глубокую любовь паствы, как проповедник и миссионер, умелый организатор и смиренный монах.

Родился он в 1871 г. в бедной семье псаломщика села Старухина Боровичского уезда Новгородской губернии. Отец Павел Михайлович рано умер, мать Аграфена Ивановна осталась с восемью малолетними детьми. Закончив Боровичское духовное училище и Новгородскую семинарию, Василий принял в 1895 г. постриг в Антониевом монастыре, затем был рукоположен во иеромонаха.

Ещё учась в семинарии, увлекался лекциями по старообрядчеству, что подготовило его к дальнейшей миссионерской деятельности. Иеромонах Варсонофий стал миссионером в трёх уездах Новгородской епархии, участвовал во всероссийских миссионерских съездах. Необычайным уважением он пользовался у старообрядцев, которые пригласили его на Первый Всероссийский Поморский собор, проходивший в Москве в 1909 г.

Известны его миссионерские брошюры: "Беседы с новгородскими сектантами пашковцами-баптистами" (Новгород, 1909), "Учение Слова Божия о необходимости молиться за умерших. Неправота и пагубность учения сектантов-пашковцев, отвергающих молитву за умерших" (Новгород, 1910).

Определением Святейшего Синода в 1909 г. о.Варсонофий был утверждён в должности епархиального миссионера-проповедника Новгородской епархии с возведением в сан архимандрита.

Отец Варсонофий был одним из главных устроителей нового скита Антониева монастыря в Боровичском уезде, возглавил торжество закладки Параскевинской церкви в 1913 г., участвовал в освящении второго скитского храма во имя преподобного Антония Римлянина [2, 5].

В декабре 1916 г. в Новгородском Софийском соборе состоялось наречение, а 8 января 1917 г. — хиротония во епископа Кирилловского. 31 января епископ Варсонофий прибыл в Кириллов. Через несколько дней он посетил Ферапонтов монастырь, оставив свой автограф: "С чувством умиления и благоговения первый раз посетил св. Ферапонтовскую обитель, осматривая дивные фрески старины святой" [10, л. 11 об.].

Ничто, казалось бы, не предвещало трагедии. Летом 1918 г. владыка председательствовал на Кирилловском уездном собрании духовенства, в конце июня ездил в Новгород на выборы епархиального совета, создаваемого по решению Поместного Собора, а уже в сентябре совершилось злодеяние. Владыка Варсонофий обладал даром горячей проповеди, и народ верующий внимал каждому его слову среди лжи, которую разливали повсюду. Именно это так раздражало новую власть. Из воспоминаний И.А. Башнина, приводимых вологодским журналистом А.Варюхичевым [25] (а вслед за ним это повторяется и в прочих краеведческих публикациях). "Варсонофий и монастырские старцы препятствовали изъятию ценностей в пользу голодающих Поволжья (2), — "вспоминал" позднее один из первых председателей исполкома уездного совета Иван Александрович Башнин. — Затем архиерей воспользовался новым поводом для враждебной вылазки — декретом об отделении Церкви от государства, а школы — от Церкви. Летом восемнадцатого года он собрал верующих в зимнем Введенском соборе и выступил перед ними с проповедью: "Большевики отняли школу у Церкви на верную гибель просвещения! Отныне слово и закон Божий станут недоступны душам детей ваших! Никто не призовёт их более следовать вечным заповедям Христа. Новые наставники будут засорять неокрепшие детские умы лживыми, еретическими учениями, посеют в юных душах смуту, неуважение к старшим, ко всякой собственности. А потом отринут детей и от семейного очага!.."

Узнав заранее о готовящейся проповеди, И.А. Башнин и ещё восемь активистов Совета пришли без оружия в собор, чтобы успокоить народ, сорвать вражескую агитацию.

"Я протиснулся вперёд, — вспоминает Башнин. — И едва умолк архиерей, шагнул к нему:

— Позвольте, святой отец, и мне слово сказать! <...>

Но в толпе закричали:

— Долой антихристов из храма! Гоните их!

Мне и рта не дали раскрыть — схватили за локти, стали тычками в спину буквально перекидывать в сторону выхода <...> Я тут же доложил обо всём исполкому. Решили усилить наблюдение за Варсонофием".

В своих воспоминаниях Башнин проводит прямую связь от проповеди владыки к событиям в доме Костюничевых: "Но тут заговорщики показали свои волчьи зубы: в августе, через несколько дней после проповеди архиерея, они убили одного из наиболее активных организаторов Советской власти в городе и уезде — Андрея Юдовича Костюничева".

Далее А.Варюхичев пишет: "Через некоторое время чекистам уезда во главе с Евгением Алексеевичем Волковым удалось распутать клубок белого заговора, который держали в своих холёных руках эсерка Симанова, архиерей Варсонофий, игумения Ферапонтова монастыря Серафима и другие главные контрреволюционеры уезда".

По воспоминаниям первого председателя Кирилловской ЧК Е.А. Волкова, которыми он поделился много лет спустя, приехав в музей-заповедник, — пишет журналист, — в покоях владыки был произведён обыск, найдены некий список и оружие в тайнике.

Как видим, после проповеди владыки Варсонофия буквально за несколько дней был и "распутан клубок белого заговора", и произведён обыск и арест. Между тем из вышеприведённого письма А.И. Анисимова И.Э. Грабарю видно, что арестовали владыку в экипаже по возвращении из Гориц — значит, мнимый обыск произведён в его отсутствие.

Подобное встречалось повсеместно — например, "найденный" у Новоезерского настоятеля при обыске револьвер "бульдог", послуживший основанием для закрытия храмов в монастыре, явно был подброшен [27]. Многие подброшенные и потом найденные улики против духовенства изобретались организаторами красного террора для расправы с теми, в ком они видели своего обличителя.

(1) В центре Кириллова, в сквере напротив бывшего райкома партии, стоит памятник коммунисту Костюничеву, захоронение которого было сюда перенесено спустя 50 лет после описанных событий. Глубоко символично, что в основание монумента положили плиты, взятые в не столь отдалённые времена с монашеских могил Кирилло-Белозерского монастыря.