Сейчас нередко можно прочитать о полтергейс­те, нечистой силе, домовушках, встречах с инопланетя­нами и НЛО. Другой раз от такого чтения жуть берет, мороз по коже проходит. Но я, как «Фома неверую­щий», часто все беру под сомнение и думаю: а, может быть, все, как однажды слу­чилось со мной в ночь под Новый год, когда за мною, проходящей около кладбища, кто-то шел, бежал, топал?..

Было это, правда, давно. Заканчивался второй, послевоенный голодный год.

На­ступал 1948 год - год моего 20-летия. Жизнь впереди: надежды, планы, мечты... И молодость так хороша!

Из своей деревеньки я со­биралась на бал-маскарад в Чебсару, и мама, провожав­шая меня, торопила: иди по­раньше, опоздаешь, дорога лесная, через кладбище, как бы чего не случилось. А я замешкалась, вышла из до­ма, когда зажгли керосиновую коптилку, и густые сумерки спустились на землю. Ранний вечер был по-зимне­му теплый, снежинки, как пушинки, медленно летели сверху. Все было кругом в каком-то торжественном предновогоднем оцепенении, и укатанная дорога в 7 кило­метров для молодых ног — не дорога. Я быстро прошла одну, другую деревеньки, миновала поле и зашла в лес, который сразу поглотил своим мраком и на­сторожил. Ели подступали близко, подними руку и ко­снешься лесной красавицы. Дорога уходила дальше в лесную глушь, туда, где за стройной чередой осин и бе­рез к ней вплотную подходило кладбище. А тогда, как только я повернула голову - ывидела кресты и памятники, так сразу прожгли меня ма­мины предостережения. Страх пришел мгновенно, сердце забилось учащённо, пугливо, я прибавила шаг... и вдруг! О, слышу, за мною кто-то идет, я быстрее - за мною быстрее, я бегом - за мной бегом. Я что мочи припустила — за мною, что мочи, и казалось, хватает, хватает... Я в ужасе на весь лес завопила: а-а-.а-а-а... Эхо понеслось впереди меня, че­моданчик раскрылся, платье, туфли вылетели, а у меня волосы поднялись дыбом, мгновенно осенила мысль: ведь это ОН…

ОН… Кто он? В зиму 1942—43 годов я ходила по   этой  дороге в школу, и мне перед кладби­щем  часто встречался один загадочный возница. Управлял он немецкой лошадью-тяжеловозом, сидя в розва­льнях. Дровни были гружены, когда больше, когда меньше, но чем?.. Это скры­валось брезентом.

Человек был незнакомый. Сначала я недоумевала, куда, и к кому он ездит, а потом терялась в догадках, что он возит, и с каждым разом при встрече все дальше отступала в снег. Однажды, когда было очень морозно, ярко светило солнце, и снег искрился и отливал синеватой белизной, мы встретились вновь, и мои догадки подтвердились. По­верьте, прошло так много лет, но я закрою глаза и как сейчас вижу: проезжает ми­мо меня повозка, груженая как никогда с верхом. Сколько их там было под брезентом, скрюченных морозом? Много! Один не уместился, голова свесилась. Красивый парень моих тогда лет, с ви­храстыми есенинскими воло­сами, большими открытыми глазами в черных ресницах. Глядел изумленным застыв­шим взглядом на яркое солн­це, голубое небо, снежинки падали на его лицо и оста­вались   недвижимыми. (Возница был из Чебсары. В нашей школе в войну располагался госпиталь,  вот он и возил умерших от ран воинов на кладбище).

Шла война. Погибло и в нашем роду восемь мужчин, в том числе и отец Дмитрий Александрович Кукушкин, светлая ему память, но лицо этого паренька я запомнила на всю жизнь, видение его меня в детстве преследовало долго. Не случайно мой страх и в этот раз ассоциировался с ним.  Я бежала  от него и опомнилась, когда напрямую увидела огни Чебсары, и громыхающий груженый со­став заглушил его шаги.

«Что это? Привидение? — наконец-то, осознанно поду­мала я.— Ведь не может быть такого, что представи­лось». Постояла, подумала, глянула на раскрытый пу­стой чемодан и, представьте, пошла обратно. Жаль было не только единственного шта­пельного платья и туфелек, не столь уж модных. По­верьте, было стыдно, что скажут люди,, когда узнают, что растеряла все это добро я, что подумают обо мне. Распластавшееся платье я нашла на дороге, что вела на кладбище,  туфли чуть по-дальше  темнели на снегу. Положила все в чемоданчик, защелкнула, стала вставать и вдруг слышу снова страшное а-а-.а-а-а... Эхо подхватило и понесло пронзительные звуки над лесом, и я, свернувшись в  комочек приглушенно и сдавленно завопила: н-и-и-и-и...  А когда встала, не  соображая что к чему, увидела, как от меня убегают... две женские фигуры. «Меня испугались!» — осенило  вдруг.

—      Бабы, бабы, бабы! — по-деревенски  вдруг  назвав женщин, запричитала я. — Не бойтесь, это я, живой человек. Женщины нерешительно повернулись, и одна спросила, заикаясь: —А-а-а т-ты,  к-то будешь?

А когда узнали, хохоту было, наверное, на всю новогоднюю ночь.

Но, смейся,  не смейся, а за мною, действительно, кто то шел, бежал,  топал, я отчетливо  слышала   эти   шаги.

Кто? Догадались? Если не догадались, скажу. Когда я успокоилась, испуг прошел и страх тоже. Я спокойно за­думалась: кто? И вдруг услышала, как полы отяжелев­шего пальто ритмично хлопают по ногам, шаг в шаг, такт в такт, быстрее, мед­леннее. Не случайно в народе говорят: «У страха глаза велики».

...Новый год, на встречу с которым я спешила, прошел хорошо.  Балом  тогда в  Доме культуры  правил  Нико­лай  Афанасьевич Беляев. Кумир нашей молодежи. Че­ловек удивительной красоты. Мы  звали его «наш Лемешев». Фронтовик, израненный, он  прошел через горнило Сталинградской битвы и   не потерял  высокое чувство долга. Светлая память ему. Я знаю, он ушел уже из нашей жизни, но оставил в нас, тогдашних молодых добрые чувства.

Л. УЛАНОВА

Дер. Чурилово Чебсарского поссовета.

01.01.1991, газета «Звезда» №1 (8193)